…Когда мама из-за болезни переехала в Петербург с
дачи, она лишилась своего прекрасного сада.
Лето было в разгаре, и хоть дождливое и холодное, но
все же - лето, и цветы на дачном участке цвели пышно. Я ездила время от времени "навещать" наш
домик, который, пользуясь отсутствием его истинных хозяев, сын решил превратить
в "домину" - развернул стройку, а точнее долгострой. Так лето и пролетело.
Иногда я привозила маме с дачи цветы: в мае - лесные
ландыши, потом как-то - букеты первых полевых цветков - ромашек, смолок,
колокольчиков, душистого горошка; придорожной "веселой" желто-зеленой
сурепки; "приканавных" белых, пахучих "розеточек" сныти с
мелкими цветочками; позже - львиный зев. Я старалась рвать те цветы, которые не
увянут в дороге, и даже заворачивала стебли во влажную тряпочку, но я, например,
не могла привезти иван-чай, или быстро "скисавшую" иван-да-марью, или
лесные фиалочки на тоненьких ножках - такие хрупкие.
Многие садовые цветы тоже плохо переносили духоту
автобуса и метро: пионы опускали свои пышные головки; вяла сирень, "не
доезжал" жасмин-чабушник. К таким "нестойким" садовым цветам
относились и мамины любимые флоксы.
Любовь мамы к флоксам передалась, образно говоря,
"по наследству": эти цветы очень ценил ее отец, и у них в Павловске была
клумба, обсаженная с трех сторон флоксами разных сортов. Мне помнится (по
рассказам бабушки), что особенно нравились Николаю Николаевичу - белые. Долгое
время бабушка моя, Глафира Никандровна, овдовев, сажала белые флоксы на могиле
Николая Николаевича у павильона Актинометрии. Затем они как-то незаметно
"распространились" и на нашем "приусадебном участке".
Надо сказать, что флоксы являлись одним из подлинных
его украшений: они цвели "цепочкой" вдоль дорожки от калитки к дому -
преимущественно белые, нежные и невинные, и пахли эти флоксы пронзительнее и
грустнее остальных; цвели флоксы пышным, высоким "кустом" - на клумбе
перед верандой - фиолетовые с лиловой серединкой, эти не отличались стойким
запахом, но были очень красивы на вид; особенно же мама любила флоксы розовые с
малиновой сердцевинкой - цветки были крупные, нечастые, со сладковатым, слабым
запахом - эти флоксы располагались напротив кухонного окна.
Когда внук начал стройку, он одновременно решил
"облагородить" участок - расчистить его от сухих и старых деревьев,
кустарников, хлама и пней.
Некоторые цветочные посадки при этом пострадали, но
большая часть - все же сохранилась, поэтому, когда мама в августе попросила
меня привезти ей флоксы, я с удовольствием констатировала, что "они
существуют".
Желание мамы было вызвано еще и тем, что, гуляя в
Смольном и Таврическом садах, мы еще в конце июля видели пышно цветущие
"разномастные" флоксы - мамочка, глядя на них, опять затосковала по
даче.
Дачные флоксы расцвели недели на две позже городских,
и я постаралась выполнить просьбу мамы.
Правда, честно говоря, я сильно сомневалась, довезу
ли я эту красоту домой. Однако, мне повезло. В один паркий, но не дождливый
день я нарвала довольно большой букет белых и фиолетовых флоксов (розовые, к
сожалению, при "перестройке" пропали) и, даже не заворачивая их в
мокрую салфетку, упаковала в пластиковый пакет, так, чтобы "головки"
торчали наружу, и повезла к себе на Тверскую. На всякий случай, "для подстраховки",
я еще сорвала "стойких" садовых белых ромашек и бледно-лиловых
"дудочек" функий.
Все цветы "доехали" отлично. На нежный
аромат флоксов даже обратила внимание кондуктор троллейбуса.
Мама не дала мне распорядиться букетом. Она занялась
цветами сама: поставила функии с ромашками в прозрачный хрусталь, а флоксы - в
граненую вазу синего стекла.
Получилось очень красиво. Мама благодарила меня - за
этот "привет из Воейкова", а я радовалась за нее - ведь все эти цветы
- сажали они с папой.
Папины ромашки живы, мамины флоксы цветут. Пусть так
будет еще долго.
Т.К. МИХАЛКОВА
[к содержанию номера]